Ученик убийцы [издание 2010 г.] - Робин Хобб

Через несколько мгновений поток крепких чьюрдских юношей и девушек появился на дороге над нами. Носильщиков позвали, чтобы они помогли отнести наши вещи в город. Откуда-то появились яркие палатки для тех слуг, которым предстояло остаться, чтобы ухаживать за лошадьми и мулами. Я очень огорчился, узнав, что Хендс был одним из тех, кто не поедет в город. Я поручил Уголек его заботам, взвалил на плечо кедровый сундучок с травами и повесил на другое плечо сумку с моей личной поклажей. Когда я присоединился к процессии, направлявшейся в город, в воздухе запахло жарящимся на огне мясом и печеными клубнями. Наши хозяева разбивали на пастбище открытый шатер и расставляли в нем столы. В эту минуту я даже немного позавидовал Хендсу — хотел бы я, чтобы у меня не было здесь других дел, кроме как ухаживать за животными и осматривать этот яркий город.

Мы недалеко ушли по извивающейся улице, ведущей в город, когда нас встретили высокие женщины чьюрда. Они принесли с собой крытые носилки. Нас искренне пригласили залезть в эти паланкины и отправиться на них в город и принесли горячие извинения по поводу того, что мы так утомлены нашим путешествием. Август, Северенс, старшие лорды и большинство леди из нашего каравана казались только довольными преимуществами этого предложения, но мне перспектива быть внесенным в город казалась оскорбительной. Однако было бы еще более грубо отвергнуть их вежливую настойчивость, и поэтому я отдал свой сундучок мальчику, который был явно младше меня, и влез в носилки. Мои носильщицы по возрасту годились мне в бабушки. Я вспыхнул, увидев, с каким любопытством смотрят на нас прохожие на улицах и как они быстро переговариваются между собой при виде нас. Я видел несколько других носилок, и в них сидели люди явно старые и немощные. Я сжал зубы и пытался не думать о том, каково было бы Верити, узнай он о таком проявлении невежества. Я пытался приветливо смотреть на тех, мимо которых мы проезжали, и старался, чтобы на моем лице отражалось восхищение их садами и прекрасными зданиями.

Видимо, я преуспел в этом, потому что вскоре мои носилки начали двигаться медленнее, чтобы дать мне время разглядеть окружающее и чтобы женщины успели указать на все, что я мог пропустить или не заметить. Они говорили со мной на чьюрда и были в восторге, обнаружив, что я хоть и с трудом, но понимаю их язык. Чейд немного знал чьюрда и передал эти знания мне, но не подготовил к тому, насколько музыкальным был этот язык, и я вскоре понял, что высота тона имеет такое же значение, как и звуки слова. К счастью, я хорошо улавливал такие вещи, поэтому очертя голову бросился разговаривать с носильщицами, решив, что после этого смогу успешнее вести беседы во дворце и уже не буду больше выглядеть таким чужеземным дурнем. Одна женщина взяла на себя обязанность рассказывать мне обо всем, мимо чего мы проходили. Ее звали Джонки, и когда я сказал ей, что меня зовут Фитц Чивэл, она несколько раз пробормотала это про себя, чтобы лучше запомнить.

С огромным трудом я убедил моих носильщиц остановиться и позволить мне слезть, чтобы осмотреть один сад. Меня привлекли не яркие цветы, а то, что я сперва принял за разновидность ивы. В отличие от прямой ивы, знакомой мне, ствол этого дерева завивался причудливыми спиралями. Я провел пальцами по мягкой коре одной ветки и почувствовал уверенность, что я мог бы попросить разрешения срезать отводок, но не осмелился взять кусочек коры, опасаясь, что это может быть воспринято как грубость. Одна старая женщина остановилась около меня, улыбнулась и потом провела рукой по верхушкам низкорослой травы с мелкими листьями, растущей на грядке под деревом. Аромат, который поднимался от потревоженных листьев, ошеломил меня, и она громко засмеялась при виде восторга на моем лице. Мне хотелось задержаться подольше, но носильщицы настойчиво меня поторапливали — нам было необходимо догнать остальных, прежде чем процессия прибудет во дворец. Я понял, что нам предстоит официальное приветствие, которое я не должен пропустить.

Наша процессия поднималась, следуя изгибам идущей уступами и террасами улицы, все выше и выше, и наконец носилъщики опустили нас на землю перед дворцом, который представлял собой группу ярких строений, похожих на бутоны. Главные здания были пурпурного цвета с белыми верхушками и напомнили мне люпин, растущий вдоль дорог, и прибрежный цветущий горошек Баккипа. Я стоял возле носилок, разглядывая дворец, но когда повернулся выразить восторг моим носильщицам, они уже исчезли. Они появились снова через несколько мгновений, одетые в шафран и лазурь, персик и розу, как и другие носильщицы, и ходили среди нас, предлагая миски с ароматической водой и мягкую ткань, чтобы смыть пыль и усталость с наших лиц и шей. Мальчики и молодые мужчины в синих подпоясанных туниках разносили ягодное вино и крошечные медовые пряники. Когда мы умылись и отведали вина и меда, нас пригласили во дворец.

Внутреннее убранство дворца показалось мне таким же диковинным и чуждым, как и все, что я уже видел в Джампи. Огромная центральная колонна поддерживала главное сооружение, а когда я подошел поближе, то обнаружил, что это необъятный ствол дерева, корни которого чуть покоробили каменный пол зала. Грациозно изогнутые стены поддерживались такими же деревьями, и через много дней я обнаружил, что «выращивание» дворца заняло почти сто лет. Сначала выбрали центральное дерево, расчистили площадку, затем по окружности посадили остальные деревья. За ними ухаживали и по мере роста придавали форму при помощи веревок и обрезки, так что все они склонялись к центральному дереву. В какой-то момент все остальные ветви были обрезаны и верхушки перевиты воедино, чтобы сформировать крону. Потом были созданы стены: сперва на ветви натянули тонкую ткань, затем ее покрыли лаком, чтобы придать жесткость, и слой за слоем нанесли прочный цемент, сделанный из коры. Кора была сверху обмазана особой местной глиной и покрыта слоем яркой смолистой краски. Мне так и не удалось выяснить, все ли здания в городе были созданы с таким трудом, но «выращивание» этого дворца дало его создателям возможность придать ему живую грацию, которую никогда бы не мог выразить камень.

Как и в Большом зале Оленьего замка, в этом необъятном помещении чувствовался простор, и очагов тут было примерно столько же. Тут были установлены столы и устроены места для стряпни, ткачества и прядения и всех прочих составляющих огромного хозяйства. Личные покои, по всей видимости, были только занавешенными альковами или маленькими палатками, установленными у внешних стен. Были также верхние этажи, на которые надо было подниматься по висячим деревянным лестницам. Комнаты наверху больше напоминали шатры, разбитые на висячих платформах. Платформы крепились к стволам деревьев, составлявшим стены. Мое сердце упало, когда я понял, как трудно будет тут выполнить какую-либо «тихую» работу.